— А что, ты не знаешь, тебя же из приюта взяли, из жалости, а теперь вот Ольга родит, зачем им чужачок дома

Во всех многоэтажках есть так называемый «дворовой актив». У нас эту «организацию» из женщин, любящих посидеть у подъезда и посудачить обо всем в шутку называют «политбюро». Собираясь, мы осуждаем новости, как мирового масштаба, так и внутридомовые, обсуждаем без злости, так, по-бабски. Но есть среди нас одна соседка, которая обязательно старается добавить «перчику» во все, с ехидцей прокомментировать события, кого-то уколоть или обидеть.

Недавно мимо нас проходил Максим, ему одиннадцать лет, хороший такой мальчишка растет, животных любит, матери всегда помогает сумки таскать, с отцом скворечники мастерят и развешивают… Так вот, идет Максим, а эта наша язва возьми его, да и дерни:

— Ох, скоро бросят тебя, наверное, в детдом отдадут…

Максим оторопел:

— Что вы такое говорите?

— А что, ты не знаешь, тебя же из приюта взяли, из жалости, а теперь вот Ольга родит, зачем им чужачок дома, точно отдадут, помяни мое слово!

Максим побледнел:

— Врете вы все, это мои папа и мама!

— А ты у них спроси, когда домой придешь, и в зеркало посмотри, какие они тебе папа и мама – вообще ни капельки вы не похожи!

Мальчик собирался зайти в подъезд, но развернулся и побежал неизвестно куда. Мы все начали шуметь на склочницу, а она, ухмыляясь, заявила:

— Пусть моего Ваську не бьет, вчера пришел, ревет, Максим, говорит, обидел!

Тут с балкона второго этажа раздался детский голос:

— А ваш Васька хотел щенка утопить, поэтому Максим и дал ему, а щенка спас!

— А ну исчезни, смотри ты, защитница какая! – заорала Васькина бабушка.

За Максима вступились все женщины, и скандалистке ничего не оставалось делать, как просто ретироваться домой. Разошлись и мы. Я уходила последней, и столкнулась с мамой Максима. Она была на последнем месяце беременности, ступеньки давались ей явно с трудом.

— Вы не видели Максима, должен был домой прийти, и до сих пор нет…

— Побежал вон туда, — махнула я рукой.

— Спасибо, пойду искать…

— Да куда тебе ходить, придет сынок, загулялся, — я не стала посвящать маму в то, что произошло у подъезда.

Она присела на лавочку, достала телефон и начала звонить Максиму, но тот не отвечал.

— Вот что с ним делать, темнеет уже!

Потом охнула, схватилась за живот, и испуганно вытаращилась на меня.

— Что?

— «Скорую» вызовите, мне плохо…

Я быстренько набрала «Скорую», потом ее мужа. Через десять минут во двор залетели две машины – одна с мигалками, на другой приехал с работы муж Елены. Пока роженицу клали на носилки, она дала задание мужу найти Максима, а потом уже ехать к ней в роддом.

Я рассказала Сергею о том, что случилось, и он побежал на берег речки, где у них с сыном было свое место для рыбалки…

На следующий день мы опять сидели у подъезда. Не было только той, из-за которой накануне произошел сыр-бор. Звукоизоляция в нашем доме оставляет желать лучшего, особо прислушиваться не нужно, разговоры за соседними стенами слышно довольно хорошо, поэтому подробности «общения» мужа с обидчицей Максима стали достоянием всего двора. Ее муж, хоть и заглядывал в стакан, но, узнав о том, что сказала жена Максиму, дал волю эмоциям:

— Ты что, совсем дура? Кто такое говорит? У-у-у, глаза бы мои тебя не видели, всю жизнь, как та змея шипишь на людей, стыдно во двор выйти! Выставлю за дверь, иди к своей мамаше, вместе с ней кляузничайте, вдвоем у вас лучше получится!

А мама Максима родила ему сестричку. Ему родители рассказали, что действительно, усыновили его, съездили на могилу погибших много лет назад в ДТП биологических отца и матери, и развеяли страхи мальчика по поводу детдома. Вместе они всей семьей гуляют с коляской, Максим, как и раньше, возится с бродячими собаками и кошками.

Наш состав «политбюро» уменьшился. Мы единогласно объявили бойкот склочнице и ей ничего не оставалось делать, как сидеть дома, где ее регулярно «воспитывал» муж. Может, хоть в зрелом возрасте до нее дойдет, что зло никогда не приносит добра тому, кто его посеет.